Олег Рой - Числа зверя и человека
Еще почти три десятка камер по большей части пусты. Время от времени там появляются какие-то люди – ненадолго, чтобы к вечеру оказаться в здешнем морге.
У моей кураторши истеричный характер и тяжелая рука. Формально Эдит не распоряжается спецотделом, но фактически забрала его в свои страшненькие ручки. Ей здесь очень, очень нравится, с каждым днем все больше и больше. Процесс пыток, похоже, увлекает ее сам по себе, а не как средство достижения какой-либо цели. Даже не ощущение власти ее привлекает, а сам процесс мучительства. При том рыжая гарпия играет на скрипке так, что пробирает до самых глубин души. Скрипку Эдит любит почти так же, как пытки. За глаза ее зовут Паганини.
Я ненавижу ее всеми фибрами души, но, разумеется, ни тени этих чувств наружу не выпускаю. С Эдит я предупредительна и услужлива, и она, как ни странно (она ведь очень и очень неглупа), на это ведется, постоянно потчуя меня фразочками в духе «со мной не пропадешь». Если вспомнить, как она использовала меня для того, чтобы свести свои личные счеты с семьей Кмоторовичей, я в это ни на йоту не верю: вздумается – и она порежет меня на ма-аленькие кусочки. Заживо. С удовольствием и довольной кошачьей ухмылкой.
Да, Эдит – чудовище, в котором нет ничего человеческого. Вот только у меня пока нет других вариантов. Я заперта здесь на три года, и срок только-только начался. Здесь как никогда пригодилось мое умение терпеть, ладить с людьми, разговаривать с каждым на его языке, не обнаруживать своих истинных чувств. Впервые в жизни я абсолютно искренне возблагодарила судьбу за все мои прошлые испытания. Кошка с помойки она и есть кошка с помойки. Ничего, выживу и тут.
Отсюда не сбежишь. С трех сторон корпус огражден бетонным забором высотой в два человеческих роста, со спиралью Бруно поверху. Спираль всегда под током, достаточным, чтобы поджарить любых непрошеных гостей. Между забором и другими строениями – пятьдесят метров свободного пространства, освещаемого ночью насквозь и, конечно, простреливаемого. Охрана нечеловечески надежна, поскольку состоит из автоматических пулеметов, безотказно уничтожающих все живое на вверенном им участке. Покинуть отдел можно только в автобусе Корпорации. Автобус всегда под усиленной охраной, а его пассажиры, невзирая на их чины, тщательно досматриваются.
Открыта только восточная сторона периметра. Здесь она ограждена простым забором из рабицы, правда, со спиралью Бруно поверху, зато без пулеметов. Они там без надобности – сразу же за забором начинается скальный обрыв высотой в двести с лишним метров. Скала гладкая, словно обрезанная исполинским ножом, к тому же вечно покрыта влагой – внизу, под скалой, находится порог стремительной горной речки. Брызги долетают до середины обрыва. Исключен и прыжок со скалы – это верная смерть, даже если и попадешь в воду, речка-то горная, неглубокая. Трудно представить и альпиниста, который способен был бы взобраться на эту скалу.
Я как-то слышала разговор нашего формального шефа с моей кураторшей (они, по-видимому, любовники, отсюда у нее и карт-бланш на ее зверские развлечения). Он говорил, что влезть на такую стену не может никто. Даже какой-то Макс (судя по интонации, это был пример сверхвозможностей), мол, некогда пытался и едва не разбился. Международная федерация альпинизма объявила эту скалу опасной для жизни, поэтому у подножья установлена система сигнализации, предупреждающая о попытке подъема. Раньше эта сигнализация вызывала наряд егерей. Теперь просто включает пару автоматических пулеметов.
В общем, на этой скале мы словно на необитаемом острове – вроде и свободное пространство во все стороны, а поди воспользуйся этой «свободой». Впрочем, наши внутренние порядки тоже куда суровее, чем на каком бы то ни было острове.
Сегодня с утра в нашем отделе царило какое-то нездоровое оживление. Персонал явно чего-то ждал, а Эдит торчала у себя в кабинете, приговорив почти десяток чашек кофе. Я-то знаю это точно, потому что кофе ей приношу именно я. Это такая специфическая форма доверия. Ойгена (ну, нашего формального шефа), наоборот, на месте не было – верный признак того, что вот-вот начнутся новые поступления.
И действительно – еще до обеда привезли первого новичка. Точнее, первую. Миловидная девушка лет двадцати пяти, без сознания, с забинтованной ногой. Ее тут же определили в санблок и немедленно вызвали нашего местного коновала. Я его называю коновалом, потому что порядочный врач добровольно работать в таком месте никогда не согласится. Впрочем, врачом он был, тем не менее, классным, поэтому многое мог себе позволить. Например, выпить, когда вздумается и сколько вздумается. Что частенько и делал.
Я как раз протирала в коридоре пол (одной рукой, сидя на инвалидном кресле – занятие, дарящее совершенно незабываемые впечатления). Девушку несли на носилках, а рядом шел взъерошенный шеф собственной персоной. Он явно был чем-то раздражен.
– Ей надо спасти ногу, – громко вещал Ойген, – во что бы то ни стало. Надеюсь, ты меня понял?
– Не дурак, понимаю, – огрызнулся врач. – Попробую. Если кость не задета. Если перебита – поглядим. Если пуля застряла в кости – считай, что четверть твоего профита улетела псу под хвост.
– Что значит – попробую? Тебе сказано – спасти! Понял? И нечего тут о моем профите заботиться…
Когда доктор уже заходил в санблок, Ойген добавил:
– Как закончишь, никуда не уходи. И не вздумай надраться! На сегодня это еще не все.
И как в воду глядел – следующим пациентом нашего доктора стал он сам.
23.12.2042.
Побережье. Макс
Насколько этот городок оживлен летом, настолько же он пустынен в зимние месяцы. Трех– и пятиэтажные курортные комплексы, коттеджи и виллы в аренду, рестораны и бары, дискотеки и пляжи – везде было пустынно, лишь кое-где, как правило, в помещениях охраны виднелись освещенные окна.
Поселок, куда мы направлялись, был лишь небольшой (и довольно-таки отдельной) частью общей курортной зоны. Старинные фахверковые дома жались друг к другу, словно им, как и людям, было холодно. Небольшая кирха, столь же миниатюрная ратуша, одинокий сетевой магазин, большая заправка (с единственной, однако, работающей колонкой, остальные стояли под замком) – вот и все. Провизией я запасся еще в городе, а на стоянке купил канистру топлива. По моим подсчетам, этого нам должно хватить. Впрочем, строить прогнозы было затруднительно – что там ждет впереди, неизвестно. Похоже, мне теперь придется то и дело по очереди спасать этих сестер. Одну, впрочем, уже не уберег, спаситель…
Пустынно. И никаких прохожих. Только собаки из-за заборов время от времени лениво выдавали пару гавков, вероятно, чтобы показать хозяевам, что не зря едят свой хлеб.
Рита за все это время не проронила ни слова. Она вообще казалась какой-то неживой, не человек, а кукла. Неудивительно: два самых дорогих ей человека сейчас находились в смертельной опасности.
Я очень хотел ей помочь. Но бросаться, очертя голову, в лобовую атаку на Корпорацию? Глупее не придумаешь. Врукопашную против танков. Вообще-то даже одиночка может сорвать танковую атаку: к примеру, насыпать в топливные баки сахару. Но это – не в лоб. Сперва нужно подготовиться, обдумать, определить «где топливные баки», фигурально выражаясь.
Сердце, правда, все равно саднило от вынужденного бездействия. Если верить Ройзельману, я – существо с «обрезанными» чувствами. Но даже я ощущал нестерпимый зуд от собственного бессилия и желания немедленно отправиться спасать друзей. Насколько же тяжелее было Рите! И помочь ей – вот чтобы прямо сейчас – я не мог. Оставалась одна надежда – на Алекса. Если верить Феликсу, тот был настоящим гением – авось, и придумает что-то.
– Далеко еще? – неожиданно спросила Рита.
Уже отчетливо ощущалась близость моря, ветер стал злее и холоднее, а йодистый соленый запах – глубже и насыщеннее. Почему-то море, даже бурное, штормящее, всегда вселяло в меня спокойствие. И сейчас мне стало гораздо спокойнее, разве что я никак не мог решить – стоит ли выходить в море в такую погоду в темноте или разумней подождать до утра.
– Считай, уже пришли, – сказал я, указывая на торчащие за потемневшей от времени черепичной крышей мачты. – Рыбный порт сейчас не используется по назначению. Формально у всех этих корабликов есть хозяева, на деле же все эти суденышки давно брошены. Состояние у них, конечно, аховое, но найдем какое-нибудь поисправнее, с горем пополам до цели доберемся, тут в общем-то недалеко.
Она кивнула.
– Ты как? – осторожно спросил я. Все-таки ей еще восстанавливаться и восстанавливаться, а нагрузки и были, и тем более предстояли нешуточные.
